Елена Луковицкая

О бюджете американского университета в сравнении с РАН

Елена Луковицкая 3,820 Visits

Как правильно сравнить бюджет Академии с бюджетом «одного среднего американского университета» http://www.sibai.ru/kak-pravilno-sravnit-byudzhet-akademii-s-byudzhetom-odnogo-srednego-amerikanskogo-universiteta.html

22.08.06

В последнее время в публичных высказываниях руководства РАН все чаще прослеживается тема сравнения бюджета Академии с бюджетом «одного среднего американского университета», в частности, об этом в различных интервью неоднократно упоминали вице-президенты Г.А. Месяц и А.Д. Некипелов. За комментариями по поводу корректности такого сравнения мы обратились к
А.Г. Калиничеву, бывшему старшему научному сотруднику Института экспериментальной минералогии РАН, в настоящее время работающему в университете Иллинойса, США.

Уважаемый Андрей Геннадьевич, не могли бы Вы рассказать о бюджете университета Иллинойса? Годится ли он на роль того «среднего» университета США, о котором говорят руководители РАН?

Да, действительно, в последнее время в российских СМИ можно часто встретить сравнения, что Российская Академия Наук получает из бюджета страны меньше, чем годовое финансирование «маленького затрапезного университета США». С затрапезными университетами США мне, к сожалению, пока познакомиться не удалось, но правда заключается в том, что бюджет крупного американского исследовательского университета действительно составляет порядка $1-2 миллиарда в год, а годовое финансирование РАН, насколько я знаю, составляет порядка $0.8 миллиарда. Однако РАН получает свое финансирование практически целиком напрямую из федерального бюджета России, в то время как структура бюджета американских университетов принципиально иная. Бюджет Иллинойского Университета (это университет штата, т.е. "государственный") в размере примерно $1.3 млрд складывается из следующих пяти источников:

20-25% бюджета университета приходит из бюджета штата, причем из бюджетных статей на образование;
20-25% – оплата студентами за образование (tuition);
20-25% – исследовательские гранты из федерального бюджета, которые выигрываются конкретными университетскими профессорами по результатам открытых конкурсов научных проектов различных федеральных ведомств - NSF, DOE, DOD и пр., а также подобные конкурсные гранты из бюджетов ведомств штата Иллинойс на исследования;
10-15% добавляют конкурсные гранты и контракты с частными корпорациями;
10-15% составляют частные пожертвования, доходы от фонда университета (endowment) и доходы от собственного побочного бизнеса.

Такая структура бюджета характерна для любого американского исследовательского университета независимо от того, является ли он государственным или частным. У частного университета будет отсутствовать (хотя и не обязательно) доля доходов из бюджета штата, где он расположен, зато будут несколько повыше доходы за счет оплаты студентами за образование, за счет своих endowments (капитальных фондов, которые у частных университетов, как правило, крупнее, чем у государственных) и за счет собственного бизнеса. Таким образом, получает американский университет только около 30-35% своего бюджета (практически только ту самую долю из бюджета штата, причем не на исследования, а на образование), а остальное каждый университет зарабатывает благодаря творческой инициативе своих профессоров и других сотрудников, включая и администрацию, соперничая с другими подобными университетами в открытых для всех конкурсах.

Что представляет собой упомянутый "собственный бизнес" университета?

Основной бизнес любого американского университета – это высшее образование. И все университеты относятся к этому бизнесу очень серьезно, потому что даже государственные университеты сильно зависят от того, что им платят студенты, которые, естественно, свободны в выборе того или иного вуза. Кроме того, сильные студенты – это и возможность развивать сильную науку, а это оборачивается возможностью привлекать дополнительные средства на исследования в виде грантов, которые в сумме составляют почти половину университетского бюджета.

Побочным бизнесом может быть все, что угодно: продажа футболок с символикой университета, доходы от платных парковок на кампусе, продажа лицензий на открытие кафе-ресторанов и других торговых заведений на территории университета, доходы от продажи патентов и лицензий – результатов научно-исследовательской деятельности, и т.п. Важно, что даже у самых успешных университетов эта доля относительно невелика (обычно не более 10%), и благосостояние университета от этих доходов не зависит напрямую. И это очень хорошо, потому что такие побочные доходы от года к году могут сильно колебаться.

Высока ли конкуренция по открытым конкурсам NSF, DOE, DOD и пр.? Каковы в среднем суммы грантов?

Конкуренция всегда достаточно высока: в каждом конкретном конкурсе побеждает всего порядка 20-30% заявок. Но конкурсов таких достаточно много: практически каждое министерство США имеет некоторый (иногда – очень внушительный) бюджет на научные исследования, который почти полностью распределяется на основе открытых конкурсов. Это могут быть сравнительно небольшие гранты порядка $100-200 тыс в год для поддержки исследований одной исследовательской группы (обычно – один профессор и 1-2 студента-аспиранта-постдока) и проекты с финансированием по нескольку миллионов долларов в год, рассчитанные на 5-10 лет и десятки участников (отдельных групп) из разных университетов и исследовательских центров. Но механизм их распределения, в принципе, примерно один и тот же: открытый конкурс проектов и выделение финансирования на основе экспертных оценок (peer review). Каждая заявка отправляется на отзыв нескольким (3-5) экспертам (часто - зарубежным), которые анонимно пишут развернутые рецензии на проект. Эти оценки затем ранжируются в финансирующем ведомстве на заседании экспертной комиссии (panel), состоящей из других приглашенных экспертов, которые почти все работают там на непостоянной основе и привлекаются только для оценки заявок данного конкретного конкурса. Если речь идет о больших многолетних многомиллионных грантах, то до определения окончательных победителей экспертные комиссии часто еще выезжают "на места", чтобы пообщаться с заявителями лично и оценить условия для успешного выполнения проекта в каждом конкретном месте. По результатам этих комиссий и визитов принимаются окончательные решения, всем участникам конкурса – и победителям, и проигравшим – высылается развернутое официальное заключение экспертной комиссии и все отзывы анонимных рецензентов. Это очень важно и для заявителя, и для комиссии, и для финансирующего ведомства, поскольку позволяет заявителям в дальнейшем совершенствовать свою заявку в соответствии с замечаниями рецензентов, а комиссии и ведомству – засвидетельствовать свое уважение к труду заявителей по сотставлению заявки и участию в конкурсе, даже если они в нем проиграли.

Нужно также иметь в виду, что активно работающие ученые в США могут являться и заявителями, и рецензентами, и членами экспертынх комиссий (не в одних и тех же конкурсах, естественно). Поэтому конкурсная система работает так, что никто в стране (кроме Президента, конгресса, министра финансов и еще нескольких федеральных чиновников высокого уровня) не имеет контроля над большой долей бюджетных средств на научные исследования. В этом одно из ее огромных преимуществ, обеспечивающее ее надежность и устойчивость. Контроль за распределением финансов реально распределен между экспертами-рецензентами (в том числе и зарубежными), между руководителями экспертных комиссий (которых много по конкретным отраслям науки и специализациям), и между самими исполнителями, которые, естественно, отчитываются о потраченном финансировании и сами участвуют в конкурсной системе в качестве экспертов.

В результате вся система является самоуправляемой – все научное сообщество (не в лице президиумов, бюро отделений, коллегий министерств, и других назначенных комиссий, а в лице всех своих участников) по сути дела само контролирует, как расходуются средства научного бюджета страны. Но мнение каждого конкретного участника этого процесса может повлиять лишь на распределение относительно небольшой части общей суммы. При этом влияет оно не само по себе, а вместе с мнениями других анонимных рецензентов. Впрочем, обычно это – его же коллеги по специальности, которых он чаще всего даже хорошо знает лично. В этом месте система рецензирования как раз намеренно непрозрачна почти для всех ее участников, что делает гораздо более прозрачным и объективным процесс peer review в целом. Такая конкурсная система финансирования критически зависит от добросовестности всех ее участников, а каждый конкретный участник одновременно не только частично контролирует реальное функционирование всей системы, обеспечивая ее устойчивость, но и сам зависит от ее устойчивой работы.

Насколько конкурсная грантовая система стимулирует активность ученых? Следует ли увеличивать ее долю и в финансировании российской науки?

Мне кажется, активность ученых по настоящему стимулируется только их собственным любопытством в познании действительности и в стремлении ее усовершенствовать. Конкурсная грантовая система просто предоставляет наиболее объективный и действенный механизм распределения государственного бюджетного финансирования между такими "любопытными", который в максимальной степени учитывает обоснованность их права на общественную поддержку своего любопытства и научного творчества. Нужно сказать, что не менее самих американских ученых-профессоров в получении исследовательских грантов заинтересованы и их работодатели – университеты и научные центры. Накладные расходы по такой схеме грантового финансирования обычно составляют около трети общей суммы (бывает и больше). Эти деньги поступают в распоряжение департмента, кафедры или университета, и из них в значительной мере оплачивается многочисленный вспомогательный персонал, состоящий на постоянных университетских должностей (секреташ, бухгалтеров, библиотекарей, обслуживающего персонала).

Стипендии, на которые живет большинство аспирантов (graduate students), также выплачиваются из этого источника. Кроме того, аспирантам, которые работают по грантам в качестве research assistants (примерно соответствует 1/2 ставки лаборанта), из этих же грантов оплачивается и их учеба. Таким образом, для аспиранта учеба становится практически бесплатной (это характерно в США практически для всех специальностей в sciences & engineering, причем равно распространяется и на студентов-иностранцев).

В то же время университет целиком возмещает себе затраты на образование каждого аспиранта из исследовательских грантов, получаемых его научным руководителем. В конечном итоге, каждый университет оказывается кровно заинтересован в привлечении к себе на работу лучших, наиболее творческих в научном смысле профессоров (и удержании их в своем штате в условиях довольно жесткой конкуренции между университетами), поскольку именно они обеспечивают университету и дополнительное довольно существенное финансирование, и лучших аспирантов, и репутацию университета в научном сообществе и в обществе в целом.

В России конкурсная грантовая система финансирования науки реализована главным образом в РФФИ и РГНФ, которые и создавались в свое время по подобию американского NSF. К сожалению, заимствована оказалась главным образом лишь оболочка, внешняя форма такой конкурсной системы, а не ее существенное содержание. В частности, прозрачность и открытость всех видов конкурсов, доступность для заявителей письменных аргументированных отзывов экспертов и комиссий на их заявки – все это пока оставляет желать много лучшего. На сайте http://www.scientific.ru/участниками сформулированы многие полезные, легко реализуемые рекомендации по улучшению конкурсной системы РФФИ, большинство из которых не требуют даже никакого дополнительного финансирования.

Но, конечно, для того, чтобы конкурсная система научного финансирования в России реально заработала, помимо значительного совершенствования системы экспертизы необходимо в разы увеличивать и размеры отдельных грантов, и общую долю конкурсного финансирования в российском научном бюджете. Мне кажется совершенно иррациональным часто высказываемое руководством РАН мнение, что конкурсное финансирование должно иметь лишь дополняющий характер, служить, так сказать "для поддержания штанов", а наиболее значительная часть финансирования должна обязательно идти по смете, якобы только это может обеспечить сохранение и развитие научной среды.

Совершенно бесспорно, что в РАН сосредоточены сильнейшие российские научные кадры. Это доказывается в частности тем, что Академия уже и так получает львиную долю грантов РФФИ. Если распределять большую долю финансирования фундаментальной науки на основе конкурсов, эти деньги все равно в конечном счете получит главным образом РАН. Так в чем же причина такого неприятия конкурсной системы? Мне кажется, что все дело в возможности определять и контролировать "административную ренту" финансирования, по каким бы каналам оно ни поступало. Грубо говоря, сейчас бюджет РФФИ составляет менее 6% всех бюджетных средств на фундаментальную науку в стране, а сметный бюджет РАН - более трети, если не половину. Конечно, в такой ситуации денег по конкурсам РФФИ будет хватать только на поддержание штанов.

А если, скажем, поменять эти доли местами? Тогда 6% по сметному финансированию будет вполне достаточной суммой для поддержания административного аппарата Академии, а 30-50% будут составлять реальные весомые гранты конкретным научным сотрудникам на их выигравшие в конкурсах проекты (см. выше про открытые прозрачные конкурсы). Большинство этих денег все равно пойдет в те же самые академические институты, но уже по несколько другим каналам, и распоряжаться ими уже будут другие люди (сами руководители проектов). Для проведения такой структурной реформы на первом этапе даже не нужно никаких дополнительных денежных вливаний! А в результате каждый научный сотрудник уровня с.н.с. и выше в полной мере ощутил бы свою личную ответственность за благополучие своей исследовательской группы, лаборатории, и всего института.

Административная рента при этом тоже никуда не денется: накладные расходы с каждого гранта понадобятся, чтобы содержать инфраструктуру и весь административный и обслуживающий персонал институтов: бухгалтерию, общие мастерские, секретарш, и пр. Только у грантодержателей тогда появится право решать, сколько и какого обслуживающего персонала они в состоянии содержать на общие нужды, чтобы успешно выполнять свои проекты и позволить своему институту развиваться.

Вопросы сокращения неэффективных подразделений при такой системе тоже решаются наиболее мягким и объективным способом и автоматически защищены от какого-либо административного произвола. Научные сотрудники, которые в течение ряда лет оказываются неспособны обеспечить конкурсное финансирование исследований для себя и своей группы просто таким образом постепенно сокращают сами себя. Создание новых групп и лабораторий тоже решается почти автоматически: научный сотрудник, написавший хороший проект и успешно победивший в конкурсе, будет иметь возможность создать или расширить свою группу за счет средств своего гранта, практически независимо от своего возраста, формальных регалий, мнения начальства и пр. Демонополизация, равенство возможностей, открытые гласные конкурсы, их многообразие из разных источников, полновесное финансирование каждого конкретного успешно прошедшего конкурс проекта – вот все, что для этого нужно.

Мне кажется, что обсуждаемое в рамках реформирования российской фундаментальной науки "компромиссное" между (предложениями МОН и РАН) решение создавать некие прикладные инновационные подразделения в академических институтах, куда переводить (временно?) некоторых сотрудников на внебюджетные ставки тоже может найти свою естественную форму только в рамках конкурсной грантовой системы. Действительно, в данном случае обе стороны по своему правы. Министерство образования и науки – в том, что хочет разделить бюджетные и внебюджетные финансовые потоки и лучше видеть, что куда идет и как возвращается. А академические ученые – в том, что по большому счету фундаментальная наука от прикладной так просто не отделяется (не с точки зрения финансов, а с точки зрения самой науки). Очевидно же, что "творчески активные научные сотрудники фундаментальной науки" и "творчески активные научные сотрудники прикладной науки" – это в значительной степени одни и те же люди, с теми же самыми головами и руками. А от тех, у кого ни то, ни другое толком не получается, куда ни переводи и из каких разных источников ни финансируй - толку будет все равно мало.

Но вся предлагаемая организационная конструкция создания внебюджетных инновационных подразделений при фундаментальных академических институтах выглядит довольно нелепо по очень простой причине – а именно потому, что предполагается как само собой разумеещееся, что финансироваться (из бюджета - на фундаментальную, от заказчиков - на прикладную науку) должны целые институты, которые внутри себя уже будут решать, кто там фундаментальщик, а кто - прикладник. Но если в качестве организационной единицы финансирования по конкурсным проектам и грантам рассматривать не институты целиком, а отдельные исследовательские группы и/или отдельных сотрудников, то все эти нелепости мгновенно исчезают. Выиграл фундаментальный грант – занимайся фундаментальной наукой со своей группой. Есть у этого фундаментального проекта выходы в приложения – ищи заказчиков, заключай договор, и зарабатывай на приложениях дополнительно к фундаментальному бюджетному финансированию. Или продавай лицензию прикладникам, которые дальше сами займутся в расчете на прибыль. Или набирай еще одну группу, которая будет разрабатывать эти прикладные аспекты, раз дополнительное финансирование позволяет и есть заинтересованные заказчики. В любом случае получается, что не людей распределяют туда, где есть деньги в данный момент ("фундаментальные" или "прикладные"), а наоборот, деньги выделяются туда, где в данный момент есть конкретные конкурентоспособные люди и проекты. Не важно при этом, какие конкретно люди, группы и проекты, просто конкурентоспособность у "фундаментальных" и "прикладных" будет оцениваться и финансироваться по-разному.

А с неконкурентоспособными и систематически безрезультатными довольно бессмысленно решать, "фундаментальщики" они или "прикладники", с ними через некоторое время все равно придется распрощаться и помочь им найти другое занятие в жизни. Четко отделить "фундаментальное" от "прикладного", действительно, нельзя. Но в этом и нет необходимости. С этой точки зрения "фундаментальными" и "прикладными" не могут называться целые институты, а могут только конкретные проекты/группы и конкретные результаты этих проектов. А институты - это просто помещения и инфраструктура, с помощью которых такие проекты выполняются, как фундаментальные, так и прикладные.

При этом совсем не обязательно, чтобы на конкурсной грантовой основе финансировались только относительно кратковременные проекты небольших исследовательских групп. Можно себе представить, например, всероссийский конкурс проектов на создание нового нанотехнологического центра с достаточным финансированием на оборудование, зарплаты сотрудникам, и все прочее. Скажем, несколько миллионов долларов в год на протяжении 10-15 лет (на более короткий срок такие большие проекты затевать не имеет смысла). Ясно, что нужные специалисты разбросаны по всей стране и вряд ли их будут собирать в одно какое-то место ради этого центра (хотя и такое возможно). Навскидку, за право разместить такой центр у себя (по праву уже наличия специалистов, экспертизы, многой инфраструктуры и т.п.) могут соревноваться, скажем, МГУ, консорциум нескольких московских физических и химических институтов РАН, академический центр в Черноголовке (порядка 10 институтов по профилю), новосибирский академгородок, Санкт-Петербург (консорциум нескольких институтов РАН, университета, политеха), возможно – Курчатовский центр, возможно - центры типа Арзамаса и Снежинска. Вот между этими большими группами (которые самоорганизуются для подачи заявки, возможно и в более сложных конфигурациях, чем я здесь наугад предположил) и нужно устраивать открытый конкурс проектов создания нового центра нано-науки и технологий. С peer review и международным рецензированием того задела, который имеется, с экспетной оценкой того, что обещается сделать, и прочими многоступенчатыми экспертными оценками. После такого отборочного сита внутри победившего проекта вполне можно организовать внутрицентровой конкурс на гранты поменьше. А, скажем, через пять лет после начала проекта организуется глобальная ревизия всего того, что наработано за это время (опять с peer review и международной экспертизой), сравнивается с тем, что было обещано, оценивается прогресс, и на основании этого принимается решения, финансировать ли проект дальше.

Несколько таких центров - не постоянных институтов-отделений, а сфокусированных на конкретных достаточно широко сформулированных более-менее глобальных проблемах центров, время от времени открываемых и закрываемых с периодом порядка 10-15-20 лет - в состоянии будут поддерживать адекватный мировому уровень фундаментальной науки в стране гораздо эффективнее, чем вечные институты, научные школы и прочие структуры, по определению или по умолчанию подразумевающие главным образом лишь самовоспроизводство того, что уже есть.

Как Вы можете оценить предложение РСПП по созданию капитальных фондов (эндаументов) для выделения бизнесом денег вузам? Не лучше ли выделять эти деньги в виде прямых грантов?

Любые предложения по финансированию образования и науки бизнесом в любых формах и размерах можно только приветствовать. Мне кажется, ЮКОС первым несколько лет назад предложил подобный проект финансирования целого университета крупной успешной компанией, который, к сожалению, закончился, так по настоящему и не начавшись. И пожертвования в капитальные фонды университетов (эндаументы), и гранты на исследования и развитие – это разные формы более-менее безвозмездных вложений бизнеса в высшее образование и науку. Форма в данном случае определяется и целями дарителя, и потребностями учебного или научного заведения. Грант обычно подразумевает непосредственное финансирование конкретного проекта, не обязательно долговременного, и, тем более, не постоянно действующего. С другой стороны, университетские еndowments - это просто фонды, аккумулирующие пожертвования частных лиц (часто – разбогатевших бывших выпускников), которые университет может расходовать на свои просветительские и научные нужды. Точнее, чаще всего сами эти пожертвования вкладываются в различные надежные активы (ценные бумаги, немного - в недвижимость), а регулярно расходуется только прибыль, процентные доходы от этих вложений. Только такая схема позволяет обеспечивать долговременную финансовую устойчивость всей схемы.

Боюсь, что в России существует некоторая иллюзия по поводу возможности финансирования образования и науки целиком за счет эндаументов. Это, во-первых, просто вредно: в том, что американские исследовательские университеты имеют множественные примерно равноценные источники финансирования – залог их успешности, процветания и финансовой независимости. Кроме того, такое одностороннее финансирование полноценного современного высшего образования только за счет доходов с пожертвований бизнеса чаще всего просто невозможно. Исключения составляют относительно небольшие четко сфокусированные (и главное - очень богатые) частные исследовательские организации типа Carnegie Institution of Washington или Howard Hughes Medical Institute. Однако даже богатейший в мире Гарвардский университет, с крупнейшим эндаументом порядка $25 миллиардов, в состоянии финансировать за счет доходов эндаумента лишь около 30% своего ежегодного бюджета (правда, весьма немаленького). У большинства крупных американских исследовательских университетов размеры эндаументов на порядок меньше, хотя бюджеты – часто вполне сравнимые с Гарвардским.

Возвращаясь к сравнению бюджетов РАН и американских исследовательских университетов, я хотел бы добавить, что в отличие от руководства РАН, которое привыкло публично жаловаться на то, что финансирование академии меньше бюджета одного американского университета, руководство немецкого Общества Макса Планка (Max-Planck-Gesellschaft, MPG) – во многих смыслах аналога Российской Акадении Наук – публично гордится тем, каких замечательных научных результатов ученые этого общества добиваются при бюджете общества, составляющем "... не более бюджетов двух крупных германских университетов или половины бюджета такого американского университета, как Станфорд..." (http://www.mpg.de/english/aboutTheSociety/missionStatement/smallBudget/budget/index.html). В абсолютных цифрах бюджет MPG всего примерно в два раза больше бюджета РАН. Поэтому интересно сравнить и другие показатели двух этих национальных организаций, которые обе занимаются фундаментальными научными исследованиями, финансируются обе почти целиком напрямую из госбюджета, и в которых образовательный компенент деятельности не является ведущим, как в американских исследовательских университетах. Для удобства, я представил некоторые результаты такого сравнения в таблице, которую предлагаю ниже без каких-либо комментариев. Мне кажется, эти цифры вполне красноречиво говорят сами за себя.