Дарья Терешкина

Сегодня во второй раз за все время своей преподавательской деятельности выгнала с лекции двух студентов. Не попросила уйти, а именно выдворила: оборвав половину фразы, подошла к последней парте, где они сидели, и не продолжила лекцию, пока они не ушли. Потом, правда, сама пятнадцать минут приходила в себя, не сумев сдержать слез – перемена у первого курса продлилась дольше обычного. Обещала объяснить им, в чем дело, объясняю.
Атмосфера на моих занятиях обычно демократическая: я отвечаю на все, самые провокационные, вопросы, я шучу со студентами, особенно если их внимание рассеивается, ругаю, если они того заслуживают – в общем, как многие из моих коллег. И вижу в студентах друзей в общем деле, со скидкой, конечно, на необходимую субординацию. Единственное, что вызывает во мне искреннюю досаду (не гнев даже) – это хамство. Нет, они, эти двое, - обычные ребята, даже симпатичные такие, не дураки, не сквернословят, не оскорбляют окружающих, ходят на занятия и могли бы считаться неплохими студентами. И парни все-таки, что на филфаке само по себе достоинство. Но они стали болтать и хихикать начиная с первого дня, что бы ни говорилось с кафедры. Вот сегодня говорили о первых русских святых – Борисе и Глебе. Я рассказываю об убиении двух братьев-князей, как это изображено в их житии, - они хихикают друг с другом. Я поясняю, чем эта сцена схожа с сокровенной, им пока не понятной, сценой из Евангелия в Гефсиманском саду, когда Христос, оставленный учениками, молился Отцу накануне предательства и распятия – эти двое не то что этой сцены не знают, они Евангелия не читают, хотя им как филологам положено (отнюдь не как христианам, - поймите правильно) – и опять болтают о своих наверняка более важных делах. Они, как по рефлексу, перестают болтать, только когда начинаешь диктовать то, что положено записывать и открывают рты (в буквальном смысле), когда слушают то, что им более-менее интересно (т.е. понятно). Так вот, хамство их в том, что такие способны глумиться над тем, что другим кажется важным. Обучение – это не только усвоение готовых истин или команд, чтобы выдавать в нужный момент нужные действия. Самое главное в обучении (филолога в особенности) – умение слышать сокровенное, а не очевидное. Ведь библейский Хам как раз глумился над сокровенным. И пусть эти двое – будущие журналисты (надеюсь, что они ими не станут), мы (преподаватели) отвечаем за то, чтобы такие вот потом не вещали с экранов с одной и той же интонацией о людских трагедиях или о котировках на биржевых торгах. Таких уже полно. Эти двое – тоже такие, уже сейчас. Если пока они первокурсники, они уже не реагируют ни на просьбы, ни на увещевания, ни на откровения, которыми, поверьте, преподаватель редко с кем делится, то что будет потом?
Вот почему я не сдержалась сегодня. Сидела в деканате и вытирала слезы, потому что чувствовала, что бессильна. Не против них – против того, чего они еще сами в себе не знают. И даже не прислушиваются, чтобы узнать.
А порадовали другие, подошедшие просить за них извинения. Это те, кто тоже и шумят, и смеются. Но кто слушает тогда, когда это особенно важно.