Сейчас читала и смотрела материалы, выложенные в новой рубрике на портале НовГУ, посвященной 65-летней годовщине победы в Великой Отечественной войне. Обычная рубрика, со скупыми данными документов и пожелтевшими трогательными фотографиями. Но почему-то слезы на глазах и сжимается сердце. Спасибо всем, кто готовит эту рубрику. Думаю, она еще будет пополняться. Чувствуешь сразу, что это делают неравнодушные люди, для которых День Победы - святой праздник.
Единственное, что хочется сказать уже сейчас, - это выразить недоумение, почему в юбилейный год так мало делается для празднования этого Дня. Программа юбилейных мероприятий была опубликована Михаилом Эдуардовичем уже давно, но реальных действий (а уже конец февраля) пока почти не видно. Это мне, по должности находящейся в курсе всех событий, а что уж говорить об остальных сотрудниках или студентах?
Что можно делать? (на мой взгляд, для всех, вне зависимости от "ответственных лиц" за определенные мероприятия):
1. Открыть на портале НовГУ "Вахту Памяти". Как хотите можно назвать этот раздел, но чтобы он был виден, чтобы красной строкой проходил сквозь все новости и видился как главное идеологическое направление всех нас сейчас. Уважаемый Николай Васильевич, поверьте, напоминание о великом для всех нас дне важнее, чем целый угол, отведенный под конкурс якобы красоты (при сомнительном качестве многих фотографий). Давайте сделаем эту Вахту открытой для записи каждого пользователя портала, что для него День Победы, как он воспринимает войну, что помнит из рассказов своих близких, прошедших это испытание. Давайте введем символический отсчет "Дней без войны" до 9 мая этого года (неужели провальная олимпиада в этом смысле достойнее?! - это я не про наш портал, а про "отсчеты", ведшиеся всюду тогда, когда мы еще надеялись на фурор в Ванкувере...) . Отражение мероприятий ко Дню Победы на портале оговорено в Плане лишь одним пунктом 5.13. Но мы же не для галочки это делаем, и это видно! При том, что интернет для целевой аудитории считается приоритетным, мы отводим порталу такую малую роль. И еще: все эти мероприятия, поверьте, при всем уважении к их организаторам, найдут мало отклика в массах: на круглый стол или даже воспоминания, презентацию книги и т.п. студентов заманишь только применяя административный ресурс. А вот когда ты дома сидишь и читаешь правду о войне в документах и в лицах ушедших людей, когда ты не стесняешься слез и своих же чувств, - вот это и будет полной вовлеченностью, если все мы этого хотим как пресловутое "патриотическое воспитание".
2. Давайте организуем еженедельное извещение в этой рубрике о результатах или процессе проведения какого-то очередного мероприятия. Бумаги до деканатов доходят медленно, но и их до сих пор нет! Кто в чем участвует, к чему готовится, кто куда съездил, к чему приглашаются участники в следующий раз. Понятно, что это трудоемко, что вряд ли сейчас все откликнутся, но, знаете, массовая пропаганда (не хочу писать неуместное здесь PR) - великое дело. Нужно чувствовать, что для нас всех Победа. А то сведется все в лучшем случае к шествию в составе городской колонны (кстати, это, как оказалось по Юбилею Новгорода, - тоже здорово).
3.Давайте проведем университетскую Минуту молчания. Ровно в 12.00 7 мая (8 - суббота!) весь университет на минуту прервет занятия, работу, еду и прочие действия и вспомнит хотя бы тех, кто из наших коллег, студентов и сотрудников ушел тогда на фронт. Когда мы в прошлом году в ИГУМ 8 мая оповестили через внутреннее радио о Часе Памяти, включив предварительно сирену, как тогда, в войну, при налете, (спасибо нашей службе безопасности, разрешившей это!) - часть людей просто не обратила внимания, часть хотела эвакуироваться, думая, что это сигналы пожарной охраны, и никто про День Победы и не вспомнил. А на Часе Памяти мы говорили, в частности, о том, что только в России в Минуту молчания в 19.00 каждый год 9 мая не встают машины, не прекращается жизнь... Потому что нет общей Памяти. Давайте хоть Университет ее возродит.
Что еще можно предложить? Кому это нужно? Кто что думает по этому поводу?
Но то, что нужно, - это правда. Когда мы в прошлом году на крыльце ИГУМ с первокурсниками пели песни про войну, всем было хорошо. Вот такое воспитывает. И каждого, и нацию в целом.
|
Кто знает, что случилось с университетской почтой в последнее время? Или это только у меня какие-то сбои?
Три дня не смотрела почту на портале, когда открыла - пришлось чистить ящик 10 минут: среди 589 (!) писем было три десятка откровенного спама, еще несколько - рассылки про швейцарские часы и прочее, остальное - серия "Обратная связь". И среди всего этого - нужные письма, поэтому пришлось все просматривать и убирать ненужное.
Как отключить весь этот мусор и расчистить эти авгиевы конюшни?
|
Хочу поделиться текстом Джи Майка (псевдоним Майка Гелприна, нашего бывшего соотечественника), который мне прислала сегодня наша завкафедрой, Наталья Федоровна Иванова. Специально выкладываю его здесь целиком, потому что по ссылке кому-нибудь лень будет переходить. Лень, может быть, будет и прочитать, особенно тем, кто читать не любит или отвык. Но здесь всего менее 4-х привычных страниц.
Это, в том числе, группе, которая будет у меня завтра на "Гамлете". Чтобы было понятно, зачем мы читаем. И думаем.
Майк Гелприн «Свеча горела»
***
Звонок раздался, когда Андрей Петрович потерял уже всякую надежду.
— Здравствуйте, я по объявлению. Вы даёте уроки литературы?
Андрей Петрович вгляделся в экран видеофона. Мужчина под тридцать. Строго одет — костюм, галстук. Улыбается, но глаза серьёзные. У Андрея Петровича ёкнуло сердце, объявление он вывешивал в сеть лишь по привычке. За десять лет было шесть звонков. Трое ошиблись номером, ещё двое оказались работающими по старинке страховыми агентами, а один попутал литературу с лигатурой.
— Д-даю уроки, — запинаясь от волнения, сказал Андрей Петрович. — Н-на дому. Вас интересует литература?
— Интересует, — кивнул собеседник. — Меня зовут Максим. Позвольте узнать, каковы условия.
«Задаром!» — едва не вырвалось у Андрея Петровича.
— Оплата почасовая, — заставил себя выговорить он. — По договорённости. Когда бы вы хотели начать?
— Я, собственно... — собеседник замялся.
— Первое занятие бесплатно, — поспешно добавил Андрей Петрович. — Если вам не понравится, то...
— Давайте завтра, — решительно сказал Максим. — В десять утра вас устроит? К девяти я отвожу детей в школу, а потом свободен до двух.
— Устроит, — обрадовался Андрей Петрович. — Записывайте адрес.
— Говорите, я запомню.
В эту ночь Андрей Петрович не спал, ходил по крошечной комнате, почти келье, не зная, куда девать трясущиеся от переживаний руки. Вот уже двенадцать лет он жил на нищенское пособие. С того самого дня, как его уволили.
— Вы слишком узкий специалист, — сказал тогда, пряча глаза, директор лицея для детей с гуманитарными наклонностями. — Мы ценим вас как опытного преподавателя, но вот ваш предмет, увы. Скажите, вы не хотите переучиться? Стоимость обучения лицей мог бы частично оплатить. Виртуальная этика, основы виртуального права, история робототехники — вы вполне бы могли преподавать это. Даже кинематограф всё ещё достаточно популярен. Ему, конечно, недолго осталось, но на ваш век... Как вы полагаете?
Андрей Петрович отказался, о чём немало потом сожалел. Новую работу найти не удалось, литература осталась в считанных учебных заведениях, последние библиотеки закрывались, филологи один за другим переквалифицировались кто во что горазд. Пару лет он обивал пороги гимназий, лицеев и спецшкол. Потом прекратил. Промаялся полгода на курсах переквалификации. Когда ушла жена, бросил и их.
Сбережения быстро закончились, и Андрею Петровичу пришлось затянуть ремень. Потом продать аэромобиль, старый, но надёжный. Антикварный сервиз, оставшийся от мамы, за ним вещи. А затем... Андрея Петровича мутило каждый раз, когда он вспоминал об этом — затем настала очередь книг. Древних, толстых, бумажных, тоже от мамы. За раритеты коллекционеры давали хорошие деньги, так что граф Толстой кормил целый месяц. Достоевский — две недели. Бунин — полторы.
В результате у Андрея Петровича осталось полсотни книг — самых любимых, перечитанных по десятку раз, тех, с которыми расстаться не мог. Ремарк, Хемингуэй, Маркес, Булгаков, Бродский, Пастернак... Книги стояли на этажерке, занимая четыре полки, Андрей Петрович ежедневно стирал с корешков пыль.
«Если этот парень, Максим, — беспорядочно думал Андрей Петрович, нервно расхаживая от стены к стене, — если он... Тогда, возможно, удастся откупить назад Бальмонта. Или Мураками. Или Амаду».
Пустяки, понял Андрей Петрович внезапно. Неважно, удастся ли откупить. Он может передать, вот оно, вот что единственно важное. Передать! Передать другим то, что знает, то, что у него есть.
Максим позвонил в дверь ровно в десять, минута в минуту.
— Проходите, — засуетился Андрей Петрович. — Присаживайтесь. Вот, собственно... С чего бы вы хотели начать?
Максим помялся, осторожно уселся на край стула.
— С чего вы посчитаете нужным. Понимаете, я профан. Полный. Меня ничему не учили.
— Да-да, естественно, — закивал Андрей Петрович. — Как и всех прочих. В общеобразовательных школах литературу не преподают почти сотню лет. А сейчас уже не преподают и в специальных.
— Нигде? — спросил Максим тихо.
— Боюсь, что уже нигде. Понимаете, в конце двадцатого века начался кризис. Читать стало некогда. Сначала детям, затем дети повзрослели, и читать стало некогда их детям. Ещё более некогда, чем родителям. Появились другие удовольствия — в основном, виртуальные. Игры. Всякие тесты, квесты... — Андрей Петрович махнул рукой. — Ну, и конечно, техника. Технические дисциплины стали вытеснять гуманитарные. Кибернетика, квантовые механика и электродинамика, физика высоких энергий. А литература, история, география отошли на задний план. Особенно литература. Вы следите, Максим?
— Да, продолжайте, пожалуйста.
— В двадцать первом веке перестали печатать книги, бумагу сменила электроника. Но и в электронном варианте спрос на литературу падал — стремительно, в несколько раз в каждом новом поколении по сравнению с предыдущим. Как следствие, уменьшилось количество литераторов, потом их не стало совсем — люди перестали писать. Филологи продержались на сотню лет дольше — за счёт написанного за двадцать предыдущих веков.
Андрей Петрович замолчал, утёр рукой вспотевший вдруг лоб.
— Мне нелегко об этом говорить, — сказал он наконец. — Я осознаю, что процесс закономерный. Литература умерла потому, что не ужилась с прогрессом. Но вот дети, вы понимаете... Дети! Литература была тем, что формировало умы. Особенно поэзия. Тем, что определяло внутренний мир человека, его духовность. Дети растут бездуховными, вот что страшно, вот что ужасно, Максим!
— Я сам пришёл к такому выводу, Андрей Петрович. И именно поэтому обратился к вам.
— У вас есть дети?
— Да, — Максим замялся. — Двое. Павлик и Анечка, погодки. Андрей Петрович, мне нужны лишь азы. Я найду литературу в сети, буду читать. Мне лишь надо знать что. И на что делать упор. Вы научите меня?
— Да, — сказал Андрей Петрович твёрдо. — Научу.
Он поднялся, скрестил на груди руки, сосредоточился.
— Пастернак, — сказал он торжественно. — Мело, мело по всей земле, во все пределы. Свеча горела на столе, свеча горела...
— Вы придёте завтра, Максим? — стараясь унять дрожь в голосе, спросил Андрей Петрович.
— Непременно. Только вот... Знаете, я работаю управляющим у состоятельной семейной пары. Веду хозяйство, дела, подбиваю счета. У меня невысокая зарплата. Но я, — Максим обвёл глазами помещение, — могу приносить продукты. Кое-какие вещи, возможно, бытовую технику. В счёт оплаты. Вас устроит?
Андрей Петрович невольно покраснел. Его бы устроило и задаром.
— Конечно, Максим, — сказал он. — Спасибо. Жду вас завтра.
— Литература — это не только о чём написано, — говорил Андрей Петрович, расхаживая по комнате. — Это ещё и как написано. Язык, Максим, тот самый инструмент, которым пользовались великие писатели и поэты. Вот послушайте.
Максим сосредоточенно слушал. Казалось, он старается запомнить, заучить речь преподавателя наизусть.
— Пушкин, — говорил Андрей Петрович и начинал декламировать.
«Таврида», «Анчар», «Евгений Онегин».
Лермонтов «Мцыри».
Баратынский, Есенин, Маяковский, Блок, Бальмонт, Ахматова, Гумилёв, Мандельштам, Высоцкий...
Максим слушал.
— Не устали? — спрашивал Андрей Петрович.
— Нет-нет, что вы. Продолжайте, пожалуйста.
День сменялся новым. Андрей Петрович воспрянул, пробудился к жизни, в которой неожиданно появился смысл. Поэзию сменила проза, на неё времени уходило гораздо больше, но Максим оказался благодарным учеником. Схватывал он на лету. Андрей Петрович не переставал удивляться, как Максим, поначалу глухой к слову, не воспринимающий, не чувствующий вложенную в язык гармонию, с каждым днём постигал её и познавал лучше, глубже, чем в предыдущий.
Бальзак, Гюго, Мопассан, Достоевский, Тургенев, Бунин, Куприн.
Булгаков, Хемингуэй, Бабель, Ремарк, Маркес, Набоков.
Восемнадцатый век, девятнадцатый, двадцатый.
Классика, беллетристика, фантастика, детектив.
Стивенсон, Твен, Конан Дойль, Шекли, Стругацкие, Вайнеры, Жапризо.
Однажды, в среду, Максим не пришёл. Андрей Петрович всё утро промаялся в ожидании, уговаривая себя, что тот мог заболеть. Не мог, шептал внутренний голос, настырный и вздорный. Скрупулёзный педантичный Максим не мог. Он ни разу за полтора года ни на минуту не опоздал. А тут даже не позвонил. К вечеру Андрей Петрович уже не находил себе места, а ночью так и не сомкнул глаз. К десяти утра он окончательно извёлся, и когда стало ясно, что Максим не придёт опять, побрёл к видеофону.
— Номер отключён от обслуживания, — поведал механический голос.
Следующие несколько дней прошли как один скверный сон. Даже любимые книги не спасали от острой тоски и вновь появившегося чувства собственной никчемности, о котором Андрей Петрович полтора года не вспоминал. Обзвонить больницы, морги, навязчиво гудело в виске. И что спросить? Или о ком? Не поступал ли некий Максим, лет под тридцать, извините, фамилию не знаю?
Андрей Петрович выбрался из дома наружу, когда находиться в четырёх стенах стало больше невмоготу.
— А, Петрович! — приветствовал старик Нефёдов, сосед снизу. — Давно не виделись. А чего не выходишь, стыдишься, что ли? Так ты же вроде ни при чём.
— В каком смысле стыжусь? — оторопел Андрей Петрович.
— Ну, что этого, твоего, — Нефёдов провёл ребром ладони по горлу. — Который к тебе ходил. Я всё думал, чего Петрович на старости лет с этой публикой связался.
— Вы о чём? — у Андрея Петровича похолодело внутри. — С какой публикой?
— Известно с какой. Я этих голубчиков сразу вижу. Тридцать лет, считай, с ними отработал.
— С кем с ними-то? — взмолился Андрей Петрович. — О чём вы вообще говорите?
— Ты что ж, в самом деле не знаешь? — всполошился Нефёдов. — Новости посмотри, об этом повсюду трубят.
Андрей Петрович не помнил, как добрался до лифта. Поднялся на четырнадцатый, трясущимися руками нашарил в кармане ключ. С пятой попытки отворил, просеменил к компьютеру, подключился к сети, пролистал ленту новостей. Сердце внезапно зашлось от боли. С фотографии смотрел Максим, строчки курсива под снимком расплывались перед глазами.
«Уличён хозяевами, — с трудом сфокусировав зрение, считывал с экрана Андрей Петрович, — в хищении продуктов питания, предметов одежды и бытовой техники. Домашний робот-гувернёр, серия ДРГ-439К. Дефект управляющей программы. Заявил, что самостоятельно пришёл к выводу о детской бездуховности, с которой решил бороться. Самовольно обучал детей предметам вне школьной программы. От хозяев свою деятельность скрывал. Изъят из обращения... По факту утилизирован.... Общественность обеспокоена проявлением... Выпускающая фирма готова понести... Специально созданный комитет постановил...».
Андрей Петрович поднялся. На негнущихся ногах прошагал на кухню. Открыл буфет, на нижней полке стояла принесённая Максимом в счёт оплаты за обучение початая бутылка коньяка. Андрей Петрович сорвал пробку, заозирался в поисках стакана. Не нашёл и рванул из горла. Закашлялся, выронив бутылку, отшатнулся к стене. Колени подломились, Андрей Петрович тяжело опустился на пол.
Коту под хвост, пришла итоговая мысль. Всё коту под хвост. Всё это время он обучал робота.
Бездушную, дефективную железяку. Вложил в неё всё, что есть. Всё, ради чего только стоит жить. Всё, ради чего он жил.
Андрей Петрович, превозмогая ухватившую за сердце боль, поднялся. Протащился к окну, наглухо завернул фрамугу. Теперь газовая плита. Открыть конфорки и полчаса подождать. И всё.
Звонок в дверь застал его на полпути к плите. Андрей Петрович, стиснув зубы, двинулся открывать. На пороге стояли двое детей. Мальчик лет десяти. И девочка на год-другой младше.
— Вы даёте уроки литературы? — глядя из-под падающей на глаза чёлки, спросила девочка.
— Что? — Андрей Петрович опешил. — Вы кто?
— Я Павлик, — сделал шаг вперёд мальчик. — Это Анечка, моя сестра. Мы от Макса.
— От... От кого?!
— От Макса, — упрямо повторил мальчик. — Он велел передать. Перед тем, как он... как его...
— Мело, мело по всей земле во все пределы! — звонко выкрикнула вдруг девочка.
Андрей Петрович схватился за сердце, судорожно глотая, запихал, затолкал его обратно в грудную клетку.
— Ты шутишь? — тихо, едва слышно выговорил он.
— Свеча горела на столе, свеча горела, — твёрдо произнёс мальчик. — Это он велел передать, Макс. Вы будете нас учить?
Андрей Петрович, цепляясь за дверной косяк, шагнул назад.
— Боже мой, — сказал он. — Входите. Входите, дети.
|
Несмотря на эмоциональный заголовок моего сообщения и на то, что хочется написать его в форме фольклорного плача-причети, то, что я хочу сказать, является простым обобщением практики сегодняшнего дня.
В этом году мы начали работать на 1 курсе по новому учебному плану согласно ФГОС-3. Два года мы ломали головы, как приспособить учебные планы к тому, что предполагается учесть в обучении филологов и журналистов (могу сказать только о них). Еще весной Советом факультета мы собирались чуть ли не еженедельно, и это были почти заседания Чрезвычайного совета. В результате в апреле все учебные планы были утверждены, и страсти на лето поулеглись. Создалось ощущение, что вот-де, перемелется, все привыкнут, будем работать по-новому, приблизимся к Европе в нашем якобы передовом Болонском способе обучения, осовременимся и вообще выйдем из «дремучего застоя» традиционного образования. И вот уже я могу подвести первые итоги действия такого «окна в Европу». Поскольку работаю как раз с первого дня на 1 курсе.
У филологов-бакалавров основополагающие предметы почти не изменились в количестве часов, на них отведенных. У журналистов теперь по моим предметам дело обстоит так.
На чтение курса «Древнерусская литература» (это – напомню – семь веков русской литературы, с X по XVII) раньше отводился целый семестр. Худо-бедно, но студенты слушали и учили особенности этого периода, динамику литературного процесса, чтобы понять, как после протопопа Аввакума появилась совершенно новая литература 18 века, знали жанры летописей, житий, сказаний, патерика, хождений, воинских повестей и т.д. и т.п. – все-таки за семестр можно многое узнать. Еще один целый семестр мы изучали с ними русскую литературу 18 века – и не просто упоминали имена Феофана Прокоповича, Сумарокова, Ломоносова, Радищева, Фонвизина, Карамзина, а читали их, и знали вообще-то, что такое классицизм, сентиментализм, русское барокко в литературе.
Что сейчас. Вместо одного года на все это отводится ОДИН МЕСЯЦ. За это время (встреча у меня с ними – 1 раз в неделю по три часа) я успеваю сказать им, что вот древнерусская литература была такая в принципе, что была литература в 18 веке – уже совсем другая, и в назывном порядке – кто там был и что написано. Плюс практические занятия, которых должно быть две трети от лекционного курса (они входят в этот месяц).
Понятно?
Мои первые итоги.
1. Учебный план журналистов составлен согласно стандарту. В этом к кафедре журналистики нет претензий (сама была в курсе всего этого процесса). В стандарте вроде бы все логично, все дисциплины нужные. Правда, оговаривается (уже давно), что журналист – это не филолог, а, скорее, социолог. Можно было бы согласиться, если бы журналисты не порождали ТЕКСТЫ прежде всего. И не воздействовали на социум этими самыми текстами. Журналисты как не-филологи – беда.
2. Надо отдать должное студентам-журналистам 1 курса, они сами поражены и обескуражены таким положением дел. Они оказались хорошим курсом, с ними работать – одно удовольствие, но то, что они будут ущербными, я уже им это говорю, и они сами это понимают. Уповать на самообразование (при такой нагрузке по учебному плану) бессмысленно.
3. Самыми хорошими журналистами стали те, кто много читали и учились в свое время и кто знает, что такое разночтения (в практическом смысле), подтекст, гипертекст и подобные филологические вещи. То, что делают из журналистов сейчас, отзовется через несколько лет в том, что мы будем видеть, слышать и читать о нас же. Это уже есть, а будет только хуже.
4. Воспитание из такого образовательного процесса уходит как факт.
5. Чрезвычайное и несоразмерное сокращение филологических дисциплин в образовании считаю почти политическим актом. Людей приучают не-думать. Не-чувствовать. Не искать оттенков. Быть дураками, что чаще всего нужно, когда не нужно гражданского общества. Дай Бог, чтобы мои коллеги (я во многих из них уверена) говорили об этом на других дисциплинах. Потому что наши первокурсники не виноваты, что за них пока решают, что им слушать и в каком объеме (дай Бог, чтобы настоящие принципы Болонского соглашения преследовали именно эту цель – самостоятельный выбор студента). Пока же отрадно видеть, например, нескольких студентов философского факультета, которые ходят на наши филологические лекции исключительно по собственному желанию и только ради самообразования.
Оговорюсь: пишу все это не в упрек моим коллегам, прежде всего администрации университета, Учебно-методическим отделам, поскольку сама же эти планы составляла и других учила. Мы – лишь заложники общегосударственного процесса. Но в том и задача наша, чтобы хотя бы понимать, что к чему. И компенсировать, по мере сил. И учить этому студентов.
|
Обращаюсь в основном к филологам 2 курса. Сразу оговорюсь: это один из самых любимых моих курсов, но как "старший по званию", наставник и товарищ, не могу не предотвратить очевидные, на мой взгляд, ошибки.
Ребята, ваша активность на нашем общем и родном портале похвальна. Приятно видеть новые имена, живые обсуждения и непосредственные реакции. Но уже заметна ваша неопытность в записях (сообщениях и комментариях), которые являются общим достоянием на сайте университета, а потому должны отличаться от посланий на личный адрес, общения репликами в "аське", группой по интересам в социальных сетях и собственными страничками или сайтами, где "пиши что хочу" (или почти так). Почему-то не открываются Правила публикации сообщений на портале, а то бы я процитировала рекомендации и оттуда. Прежде всего, пожалуйста, исключите из вашего лексикона все категоричные заявления в адрес конкретных лиц. (Даня, это в Ваш адрес) Не потому, что за нами следят, а потому, что это просто нечеловечно, несправедливо и даже нефилологически. Помните, я вам много раз говорила на лекциях, что судить надо не человека, а его поступки? В блогах допустима полемика, на то они и блоги, но реагируйте на конкретные высказывания конкретных лиц, с которыми вы можете сразиться здесь же напрямую, а не давайте хлесткие характеристики (в общем-то, еще по-детски наивные) тем, кто вам не может ответить, потому что знать про вас не знает. (Вы поняли, про что конкретно я говорю.) Далее. В блогах должны быть достаточно важные и развернутые сообщения, комментарии, допускаются рисунки, но многозначительные, а не просто смайлик какой-нибудь - не обмен смс все-таки. А то блоги раздуваются, приобретают композиционную рыхлость и малую информативность. Этого здесь не нужно. То же самое касается творчества. Как бы я к нему хорошо ни относилась, думаю, здесь это не совсем уместно. У нас есть факультетские газеты (даже две), литобъединение, мы делимся друг с другом своим творчеством напрямую; можно публиковать тексты на своих страницах на этом же сайте. В блогах же уместно обсуждать общеуниверситетские инициативы, вопросы, проблемы, причем конструктивно; как видите, дискутируются и городские события, и в масштабах страны. А если вместо блогов будет альбом для записей - по делу и без него - будет неинтересно да и незачем.
Предвижу обиженные и даже гневные отклики на мое предостережение. Но вы же знаете, как я хорошо к вам отношусь. И хочу, чтобы вы только росли и совершенствовались. Без потерь.
|
Товарищи студенты!
По поручению Сергея Владимировича сообщаю вам полную информацию о ситуации с февральской стипендией.
Конечно, никаких "происков" и фактов неуважения НовГУ своих студентов и не было, как, впрочем, предполагалось изначально. По вине Сбербанка стипендия не была перечислена на карточку 500 студентам. Кроме того, еще 300 студентов, оказывается, и не имеет карточек, получая каждый месяц в кассе свои положенные деньги. Потому и скопилось около 900 человек. Понятно, что неудобно. Но это, поверьте, в первый раз, что для самой администрации и (тем более!) бухгалтеии было весьма неприятной неожиданностью. Получите, пожалуйста, стипендию сегодня, а также в понедельник и вторник. Если не успеете - стипендия будет отправлена на депонент и перечислена на карточку. Вот сейчас, например, в кассе никого нет (Сергей Владимирович уже дважды ходил сегодня, проверял) - неужели все учатся в первую смену?
Теперь о размере стипендии. Она, как прежде, составляет положенные государством 1100 руб., социальная - 1650. В конце года вам выдавали повышенную стипендию потому, что оставались неизрасходованные средства из стипендиального фонда (за счет отчисленных студентов), и это была как бы предновогодняя премия-добавка, честно поделенная на всех. Плохо, что ли? Так что сейчас требовать свыше того, что полжено государством, нет смысла и просто нечестно.
Что касается повторения подобных ситуаций - надеемся, что больше такого не повторится. Правда, за банк полностью ручаться не можем, но что касается университета - все обязательства перед собственными студентами им выполнены.
|
Уважаемые выпускники филологического факультета 2010 года!
Напоминаю вам о необходимости заполнения Анкеты выпускника на сайте НовГУ. Применяем административный ресурс: пока не заполните Анкету, диплом не выдадим. Анкету вы можете заполнить с домашнего компьютера, если у вас есть логин и пароль. Для всех других: 7 июня с 11.00 до 14.00 мы ждем вас в деканате, где каждый из вас сможет заполнить анкету с нашего логина и пароля. Все вопросы по этому пункту, а также по проблемам защиты дипломов, рецензий на дипломные сочинения и проч. - к Марине (старосте) или прямо ко мне (моб.тел. есть у Марины и всех моих дипломников).
И еще. Мы (преподаватели) ждем от вас мини-выступления на церемонии вручения дипломов (если захотите). Дата, время и место будет уточнено позже, продолжайте следить за доской объявлений у расписания и у деканата. И вопрос: заказывать ли всем значки НовГУ? Стоит он теперь 76 руб., дизайн его - неизменен. Образец у меня, можете посмотреть, если не видели.
|
Коллеги! Пожалуйста, объясните, с какой стати на портале Новгородского университета, раньше, насколько я знаю, лишенного рекламных объявлений коммерческого характера, появилась такая кричащая, огромная реклама компании "Мегафон"? Что нам сделал Мегафон, что ему столько чести? По-моему, превращать портал высшего учебного заведения в бесплатную газету для объявлений конкурирующих компаний недопустимо! Или если за это заплачены большие деньги, на что они пошли, на какие благотворительные нужды университета? Об этом пока - ни слова. Хотя даже если и станет известно об этом, превращать портал в коммерческую площадку при любых условиях - не к лицу самому крупному высшему учебному заведению Новгородской области.
|
...Как-то затихло все на портале, как будто мы общаемся на нем только в рабочее время (как раз наоборот) и говорим только о проблемах. На самом деле не ходишь каждый день по неугомонно-суетливым коридорам главного корпуса или степенно-приглушенным нашим, антониева, - и вот уже даже скучно как-то, хотя, утомленный работой, рвался на заслуженный долгий отдых новогодне-рождественских каникул... И вспоминаешь, как ты доделывал последние дела в уходящем году, как чуть ли не поздним вечером 30 декабря мне заверяла анкету на загранпаспорт наша любимая замначальника ОК Зоя Николаевна, как Владимир Николаевич Фещенко в это же время говорил, что "там (в ОК - Д.Т.) еще работают, поднимитесь" - и было приятно. Как вручали в профкоме законный новогодний подарок, лишь формально предназначающийся ребенку, как 30-го мы еще делали какие-то дела в деканате и получали поздравления от нашего непосредственного руководства - Анатолия Петровича и Юрия Александровича... В общем, приближение праздника чувствовалось во всем, и было приятно, что работа не утихала в последние дни года.
А теперь, в этот чудесный, потому что снежный, Новый год особое наслаждение доставляет вид нашей новогодней елки у главного корпуса, какой-то необыкновенно красивой нынче. Когда мы едем в автобусе или троллейбусе, огибая площадь Строителей, моя дочка каждый раз громко говорит: "Мама, какая возле твоей работы красивая елка!" - и весь автобус или троллейбус восхищается, какая действительно красивая елка у Университета! И, кстати, фотография этой елки и какие-то удачные игриво-лаконичные слова поддерживают это общее праздничное настроение... А еще Рождество впереди, дни рождения моих уважаемых друзей и коллег - Николая Кащея, Максима Гуреева, Елены Дерябиной, и мой собственный... Так что всех еще раз с праздниками!
...Но скоро действительно станет не скучно: в эту зимнюю сессию у заочников и очников у меня как минимум 54 аудиторных часа!!! Думаю, у многих не меньше. Так что будем после чудесного отдыха работать до умопомрачения. В буквальном смысле! Когда я стою перед аудиторией 7 часов подряд, у меня начинается головокружение (при том, что я здоровый и нормальный человек). Так что хоть уважаемый Сергей Владимирович справедливо против диванов в деканате (по крайней мере, как я слышала об этом), меня спасет диван на кафедре, чудом сохранившийся: чтобы восстановить кровообращение, в перерыве, закрывшись изнутри, необходимо полежать несколько минут. Интересно, считает ли это правильным наша кафедра валеологии? Хорошо еще, что кофе я могу пить в перерывах сколько пожелаю...
|
Как-то так получается, что в последнее время мне приходится смотреть много фотографий наших университетских людей. Преподавателей, потому что составляется сборник к 15-летию Гуманитарного института, и мне предоставили фотографии людей, с которыми встречаюсь каждый день (я участвую в составлении сборника), студентов, потому что раскритикованный мною конкурс на портале университета дает в этом году прекрасный материал (это не заслуга П.Федорова, а тех, кто осмелился явить себя миру). Так вот, сколько, оказывается, красивых человеческих лиц в университете! Пожилые лица, умудренные опытом, уставшие, мудрые, молодые, задорные, красивые физической красотой и духовной, строгие, романтичные... всякие. Долго смотрю на каждое лицо и все больше понимаю, что многие уйдут скоро, что многих видел и не ценил когда-то... Поистине лицом к лицу лица не увидать...
Предлагаю устроить все-таки фотоконкурс "Лица НовГУ", а не просто конкурсы красоты или популярности.
|