Хочу поделиться текстом Джи Майка (псевдоним Майка Гелприна, нашего бывшего соотечественника), который мне прислала сегодня наша завкафедрой, Наталья Федоровна Иванова. Специально выкладываю его здесь целиком, потому что по ссылке кому-нибудь лень будет переходить. Лень, может быть, будет и прочитать, особенно тем, кто читать не любит или отвык. Но здесь всего менее 4-х привычных страниц.
Это, в том числе, группе, которая будет у меня завтра на "Гамлете". Чтобы было понятно, зачем мы читаем. И думаем.
Майк Гелприн «Свеча горела»
***
Звонок раздался, когда Андрей Петрович потерял уже всякую надежду.
— Здравствуйте, я по объявлению. Вы даёте уроки литературы?
Андрей Петрович вгляделся в экран видеофона. Мужчина под тридцать. Строго одет — костюм, галстук. Улыбается, но глаза серьёзные. У Андрея Петровича ёкнуло сердце, объявление он вывешивал в сеть лишь по привычке. За десять лет было шесть звонков. Трое ошиблись номером, ещё двое оказались работающими по старинке страховыми агентами, а один попутал литературу с лигатурой.
— Д-даю уроки, — запинаясь от волнения, сказал Андрей Петрович. — Н-на дому. Вас интересует литература?
— Интересует, — кивнул собеседник. — Меня зовут Максим. Позвольте узнать, каковы условия.
«Задаром!» — едва не вырвалось у Андрея Петровича.
— Оплата почасовая, — заставил себя выговорить он. — По договорённости. Когда бы вы хотели начать?
— Я, собственно... — собеседник замялся.
— Первое занятие бесплатно, — поспешно добавил Андрей Петрович. — Если вам не понравится, то...
— Давайте завтра, — решительно сказал Максим. — В десять утра вас устроит? К девяти я отвожу детей в школу, а потом свободен до двух.
— Устроит, — обрадовался Андрей Петрович. — Записывайте адрес.
— Говорите, я запомню.
В эту ночь Андрей Петрович не спал, ходил по крошечной комнате, почти келье, не зная, куда девать трясущиеся от переживаний руки. Вот уже двенадцать лет он жил на нищенское пособие. С того самого дня, как его уволили.
— Вы слишком узкий специалист, — сказал тогда, пряча глаза, директор лицея для детей с гуманитарными наклонностями. — Мы ценим вас как опытного преподавателя, но вот ваш предмет, увы. Скажите, вы не хотите переучиться? Стоимость обучения лицей мог бы частично оплатить. Виртуальная этика, основы виртуального права, история робототехники — вы вполне бы могли преподавать это. Даже кинематограф всё ещё достаточно популярен. Ему, конечно, недолго осталось, но на ваш век... Как вы полагаете?
Андрей Петрович отказался, о чём немало потом сожалел. Новую работу найти не удалось, литература осталась в считанных учебных заведениях, последние библиотеки закрывались, филологи один за другим переквалифицировались кто во что горазд. Пару лет он обивал пороги гимназий, лицеев и спецшкол. Потом прекратил. Промаялся полгода на курсах переквалификации. Когда ушла жена, бросил и их.
Сбережения быстро закончились, и Андрею Петровичу пришлось затянуть ремень. Потом продать аэромобиль, старый, но надёжный. Антикварный сервиз, оставшийся от мамы, за ним вещи. А затем... Андрея Петровича мутило каждый раз, когда он вспоминал об этом — затем настала очередь книг. Древних, толстых, бумажных, тоже от мамы. За раритеты коллекционеры давали хорошие деньги, так что граф Толстой кормил целый месяц. Достоевский — две недели. Бунин — полторы.
В результате у Андрея Петровича осталось полсотни книг — самых любимых, перечитанных по десятку раз, тех, с которыми расстаться не мог. Ремарк, Хемингуэй, Маркес, Булгаков, Бродский, Пастернак... Книги стояли на этажерке, занимая четыре полки, Андрей Петрович ежедневно стирал с корешков пыль.
«Если этот парень, Максим, — беспорядочно думал Андрей Петрович, нервно расхаживая от стены к стене, — если он... Тогда, возможно, удастся откупить назад Бальмонта. Или Мураками. Или Амаду».
Пустяки, понял Андрей Петрович внезапно. Неважно, удастся ли откупить. Он может передать, вот оно, вот что единственно важное. Передать! Передать другим то, что знает, то, что у него есть.
Максим позвонил в дверь ровно в десять, минута в минуту.
— Проходите, — засуетился Андрей Петрович. — Присаживайтесь. Вот, собственно... С чего бы вы хотели начать?
Максим помялся, осторожно уселся на край стула.
— С чего вы посчитаете нужным. Понимаете, я профан. Полный. Меня ничему не учили.
— Да-да, естественно, — закивал Андрей Петрович. — Как и всех прочих. В общеобразовательных школах литературу не преподают почти сотню лет. А сейчас уже не преподают и в специальных.
— Нигде? — спросил Максим тихо.
— Боюсь, что уже нигде. Понимаете, в конце двадцатого века начался кризис. Читать стало некогда. Сначала детям, затем дети повзрослели, и читать стало некогда их детям. Ещё более некогда, чем родителям. Появились другие удовольствия — в основном, виртуальные. Игры. Всякие тесты, квесты... — Андрей Петрович махнул рукой. — Ну, и конечно, техника. Технические дисциплины стали вытеснять гуманитарные. Кибернетика, квантовые механика и электродинамика, физика высоких энергий. А литература, история, география отошли на задний план. Особенно литература. Вы следите, Максим?
— Да, продолжайте, пожалуйста.
— В двадцать первом веке перестали печатать книги, бумагу сменила электроника. Но и в электронном варианте спрос на литературу падал — стремительно, в несколько раз в каждом новом поколении по сравнению с предыдущим. Как следствие, уменьшилось количество литераторов, потом их не стало совсем — люди перестали писать. Филологи продержались на сотню лет дольше — за счёт написанного за двадцать предыдущих веков.
Андрей Петрович замолчал, утёр рукой вспотевший вдруг лоб.
— Мне нелегко об этом говорить, — сказал он наконец. — Я осознаю, что процесс закономерный. Литература умерла потому, что не ужилась с прогрессом. Но вот дети, вы понимаете... Дети! Литература была тем, что формировало умы. Особенно поэзия. Тем, что определяло внутренний мир человека, его духовность. Дети растут бездуховными, вот что страшно, вот что ужасно, Максим!
— Я сам пришёл к такому выводу, Андрей Петрович. И именно поэтому обратился к вам.
— У вас есть дети?
— Да, — Максим замялся. — Двое. Павлик и Анечка, погодки. Андрей Петрович, мне нужны лишь азы. Я найду литературу в сети, буду читать. Мне лишь надо знать что. И на что делать упор. Вы научите меня?
— Да, — сказал Андрей Петрович твёрдо. — Научу.
Он поднялся, скрестил на груди руки, сосредоточился.
— Пастернак, — сказал он торжественно. — Мело, мело по всей земле, во все пределы. Свеча горела на столе, свеча горела...
— Вы придёте завтра, Максим? — стараясь унять дрожь в голосе, спросил Андрей Петрович.
— Непременно. Только вот... Знаете, я работаю управляющим у состоятельной семейной пары. Веду хозяйство, дела, подбиваю счета. У меня невысокая зарплата. Но я, — Максим обвёл глазами помещение, — могу приносить продукты. Кое-какие вещи, возможно, бытовую технику. В счёт оплаты. Вас устроит?
Андрей Петрович невольно покраснел. Его бы устроило и задаром.
— Конечно, Максим, — сказал он. — Спасибо. Жду вас завтра.
— Литература — это не только о чём написано, — говорил Андрей Петрович, расхаживая по комнате. — Это ещё и как написано. Язык, Максим, тот самый инструмент, которым пользовались великие писатели и поэты. Вот послушайте.
Максим сосредоточенно слушал. Казалось, он старается запомнить, заучить речь преподавателя наизусть.
— Пушкин, — говорил Андрей Петрович и начинал декламировать.
«Таврида», «Анчар», «Евгений Онегин».
Лермонтов «Мцыри».
Баратынский, Есенин, Маяковский, Блок, Бальмонт, Ахматова, Гумилёв, Мандельштам, Высоцкий...
Максим слушал.
— Не устали? — спрашивал Андрей Петрович.
— Нет-нет, что вы. Продолжайте, пожалуйста.
День сменялся новым. Андрей Петрович воспрянул, пробудился к жизни, в которой неожиданно появился смысл. Поэзию сменила проза, на неё времени уходило гораздо больше, но Максим оказался благодарным учеником. Схватывал он на лету. Андрей Петрович не переставал удивляться, как Максим, поначалу глухой к слову, не воспринимающий, не чувствующий вложенную в язык гармонию, с каждым днём постигал её и познавал лучше, глубже, чем в предыдущий.
Бальзак, Гюго, Мопассан, Достоевский, Тургенев, Бунин, Куприн.
Булгаков, Хемингуэй, Бабель, Ремарк, Маркес, Набоков.
Восемнадцатый век, девятнадцатый, двадцатый.
Классика, беллетристика, фантастика, детектив.
Стивенсон, Твен, Конан Дойль, Шекли, Стругацкие, Вайнеры, Жапризо.
Однажды, в среду, Максим не пришёл. Андрей Петрович всё утро промаялся в ожидании, уговаривая себя, что тот мог заболеть. Не мог, шептал внутренний голос, настырный и вздорный. Скрупулёзный педантичный Максим не мог. Он ни разу за полтора года ни на минуту не опоздал. А тут даже не позвонил. К вечеру Андрей Петрович уже не находил себе места, а ночью так и не сомкнул глаз. К десяти утра он окончательно извёлся, и когда стало ясно, что Максим не придёт опять, побрёл к видеофону.
— Номер отключён от обслуживания, — поведал механический голос.
Следующие несколько дней прошли как один скверный сон. Даже любимые книги не спасали от острой тоски и вновь появившегося чувства собственной никчемности, о котором Андрей Петрович полтора года не вспоминал. Обзвонить больницы, морги, навязчиво гудело в виске. И что спросить? Или о ком? Не поступал ли некий Максим, лет под тридцать, извините, фамилию не знаю?
Андрей Петрович выбрался из дома наружу, когда находиться в четырёх стенах стало больше невмоготу.
— А, Петрович! — приветствовал старик Нефёдов, сосед снизу. — Давно не виделись. А чего не выходишь, стыдишься, что ли? Так ты же вроде ни при чём.
— В каком смысле стыжусь? — оторопел Андрей Петрович.
— Ну, что этого, твоего, — Нефёдов провёл ребром ладони по горлу. — Который к тебе ходил. Я всё думал, чего Петрович на старости лет с этой публикой связался.
— Вы о чём? — у Андрея Петровича похолодело внутри. — С какой публикой?
— Известно с какой. Я этих голубчиков сразу вижу. Тридцать лет, считай, с ними отработал.
— С кем с ними-то? — взмолился Андрей Петрович. — О чём вы вообще говорите?
— Ты что ж, в самом деле не знаешь? — всполошился Нефёдов. — Новости посмотри, об этом повсюду трубят.
Андрей Петрович не помнил, как добрался до лифта. Поднялся на четырнадцатый, трясущимися руками нашарил в кармане ключ. С пятой попытки отворил, просеменил к компьютеру, подключился к сети, пролистал ленту новостей. Сердце внезапно зашлось от боли. С фотографии смотрел Максим, строчки курсива под снимком расплывались перед глазами.
«Уличён хозяевами, — с трудом сфокусировав зрение, считывал с экрана Андрей Петрович, — в хищении продуктов питания, предметов одежды и бытовой техники. Домашний робот-гувернёр, серия ДРГ-439К. Дефект управляющей программы. Заявил, что самостоятельно пришёл к выводу о детской бездуховности, с которой решил бороться. Самовольно обучал детей предметам вне школьной программы. От хозяев свою деятельность скрывал. Изъят из обращения... По факту утилизирован.... Общественность обеспокоена проявлением... Выпускающая фирма готова понести... Специально созданный комитет постановил...».
Андрей Петрович поднялся. На негнущихся ногах прошагал на кухню. Открыл буфет, на нижней полке стояла принесённая Максимом в счёт оплаты за обучение початая бутылка коньяка. Андрей Петрович сорвал пробку, заозирался в поисках стакана. Не нашёл и рванул из горла. Закашлялся, выронив бутылку, отшатнулся к стене. Колени подломились, Андрей Петрович тяжело опустился на пол.
Коту под хвост, пришла итоговая мысль. Всё коту под хвост. Всё это время он обучал робота.
Бездушную, дефективную железяку. Вложил в неё всё, что есть. Всё, ради чего только стоит жить. Всё, ради чего он жил.
Андрей Петрович, превозмогая ухватившую за сердце боль, поднялся. Протащился к окну, наглухо завернул фрамугу. Теперь газовая плита. Открыть конфорки и полчаса подождать. И всё.
Звонок в дверь застал его на полпути к плите. Андрей Петрович, стиснув зубы, двинулся открывать. На пороге стояли двое детей. Мальчик лет десяти. И девочка на год-другой младше.
— Вы даёте уроки литературы? — глядя из-под падающей на глаза чёлки, спросила девочка.
— Что? — Андрей Петрович опешил. — Вы кто?
— Я Павлик, — сделал шаг вперёд мальчик. — Это Анечка, моя сестра. Мы от Макса.
— От... От кого?!
— От Макса, — упрямо повторил мальчик. — Он велел передать. Перед тем, как он... как его...
— Мело, мело по всей земле во все пределы! — звонко выкрикнула вдруг девочка.
Андрей Петрович схватился за сердце, судорожно глотая, запихал, затолкал его обратно в грудную клетку.
— Ты шутишь? — тихо, едва слышно выговорил он.
— Свеча горела на столе, свеча горела, — твёрдо произнёс мальчик. — Это он велел передать, Макс. Вы будете нас учить?
Андрей Петрович, цепляясь за дверной косяк, шагнул назад.
— Боже мой, — сказал он. — Входите. Входите, дети.
|
Вчера была свидетелем установки надписи "Университет" на главном корпусе НовГУ. Маленькие человечки деловито копошились на крыше, и наконец надпись приобрела законченный вид. Ведь еще несколько дней назад значилось просто "им. Ярослава Мудрого", как будто все и так знают, что "университет". Но вот появилось гордое слово, с одной стороны уже подсвеченное огнями, и теперь уже всем прибывающим, да и нам, самим новгородцам, сразу видно, какой у нас город - центр образования, где высшее учебное заведение становится не только ментальной и культурной, но и архитектурной доминантой. Примечательно, что надпись появилась после пресловутого рейтинга вузов и как будто с гордостью воплощает в себе всю признанную эффективность НовГУ, гордо возвышающегося над другими - не столь эффективными...
Вчера обсуждали надпись с Николаем Васильевичем Курмышевым, выражая солидарную радость, правда, Н.В. посетовал, что не написали полностью "имени". Возможно, так было бы помпезнее. Зато так - деловитее, да и сознание останавливается, потому что на сокращении голова работает, автоматически расшифровывая, а не просто произнося громкие слова. Тем более что Ярослава, слава Богу, прописали полностью, а это знаете какие расходы?..
Спасибо всем за подарок к Новому году, а Виктору Робертовичу - особое! Что ни говори, при нем чувство гордости за университет многократно увеличилось. Даже просто назначение встречи в зеркальном холле стало приятным событием.
Modified on by Дарья Терешкина tdb Daria.Tereshkina@novsu.ru
|
Только недавно писала большую благодарность всем сотрудникам университета, помогавшим мне и оргкомитету в проведении большой конференции. Сегодня была шокирована обратным - проявлением невиданной грубости. И было это не где-нибудь, а в ПФУ. Зашла туда по просьбе завкаферой оформить доп.соглашение. Сотрудник управления, задав мне вопрос: "Что Вы хотите?" и увидев, что у меня нужной бумаги нет в руках, не направила меня куда следует (в Отдел кадров, как потом я поняла) а выдала следующее: "Ходите тут без всего, а я должна на вас время свое тратить". Я, вообще умеющая договариваться с людьми, просто была ошарашена (думала, это только байки прошлых лет, что так отвечают собственным сотрудникам, оказывается, - реалия сегодняшнего дня) и, сказав "Можете не тратить совсем", ушла, не сделав дела, в котором, надо сказать, заинтересована вовсе не я, а это самое ПФУ. Пришла я (подчеркиваю) в официальный кабинет, занимающийся именно этими вопросами, в рабочее время (точнее - в 11.50, т.е. не сразу перед и не сразу после обеда) и не просить что-либо!...
В русской литературе все уже описано давным-давно, даже сочинять не надо. В сказке М.Е. Салтыкова-Щедрина мужик сам себе веревку сплел, чтобы от генералов на острове не убежать. Я иду подписывать доп.соглашение на часть ставки (в интересах университета и по производственной необходимости) совершенно сознательно, принимая ситуацию как есть. Но если при этом тебе еще хамят - человек, если он не мужик, снести это не в состоянии.
P.S. Считаю нужным заявить заинтересованным отделам, что соглашение остается не подписанным. Не по моей вине.
|
Отошла от забот по прошедшей конференции и пристальнее присмотрелась к студентам на своих занятиях.
Может, кто поделится опытом, как внушить студентам (особенно только что обретшим любовь в стенах университета), что демонстрировать свои чувства друг к другу на глазах у всех окружающих - так же глупо и по-животному неэтично, как и, например, справлять свои природные нужды? Понимаю, что не научили в семье, что не хватает ума, такта, что подобное поведение - демонстрация какого-то убогого и видимого превосходства над всеми остальными (особенно учитывая, например, что на филфаке одни девушки, и те, кому достался один имеющийся юноша, "торжествуют"). Но вот как сказать-то им об этом - этично, не обидно, но чтобы поняли? при этом надо помнить, что неприятие подобного поведения - не наше ханжеское преподавательское, а всеобщее, негативное, потому что интимное порядочными людьми принято скрывать от посторонних глаз...
Кстати, подобные вопросы возникают постоянно, периодически, сколько себя помню - и студенткой, и преподавателем. И каждый раз приходится решать их заново, во вновь сложившихся обстоятельствах, которые только усложняются год от года.
Может, кто-то из старших, более опытных и, может быть, более объективных коллег, подскажет? Или из самих студентов?
|
Журналистам первого курса, группе 3421, как обещала, сообщаю.
На практическое занятие по "Гамлету" У.Шекспира, которое состоится 14 января в 12.00, приглашаются все студенты. Те, кто пропустил последнее занятие в конце декабря, - обязательно, те, кто был и получил вроде бы все ему полагающееся, - если им интересно (а хотела бы видеть всех, правда. Тем более что здесь все иначе, чем в "Ромео и Джульетте", о которой мы подробно говорили).
План занятия.
1. У.Шекспир. Вопросы биографии. Периодизация творчества.
2. Сюжет трагедии "Гамлет". Литературные источники трагедии Шекспира. Основные элементы драматического действия: завязка, развитие действия, кульминация, развязка.
3. Система образов.
4. Конфликт в пьесе.
5. Образ Гамлета. В чем трагедия Гамлета? Гамлет как "вечный образ".
6. Анализ ключевых, на Ваш взгляд, сцен трагедии. Просьба обратить внимание на самый тиражируемый монолог Гамлета ("Быть или не быть...", акт 3, сцена 1) - в чем смысл монолога, из которого все знают только его первые слова?
7. Изучение трагедии. проблема гамлетизма.
8. Переводы, постановки и экранизации пьесы.
Дополнения.
1. Всем прочитать/ перечитать трагедию, тексты принести.
2. Написать пол-страницы текста: свои выводы о смысле трагедии. (Проверю)
3. Подобрать иллюстративный ряд к занятию (это могут быть кадры экранизаций / постановок трагедии, фото лучших, на ваш взгляд, актеров в роли Гамлета, видео-фрагменты сцен трагедии и др.). Проанализировать выбранный иллюстративный материал (т.е. не просто показать, что "это Мел Гибсон в роли Гамлета", а рассказать, что в Гибсоне иначе, чем у наших Смоктуновского и Высоцкого, например. Это возможно только если понимаешь пьесу. Или, по крайней мере, пытаешься понять. Поймете, на самом деле, думаю, гораздо позже. Лет через двадцать...)
Удачи!
Д.Б.
|
История, длившаяся с полгода и обсуждавшаяся в том числе в блогах, сегодня получила завершение. Автомобиль студента ФЛиМК, к которому уже несколько месяцев было приковано не только мое внимание, стоял уже без похабной надписи на заднем стекле. Слава Богу, что не пришлось оправдываться за нее перед Виктором Робертовичем - с ним мы сегодня разговаривали на крыльце нашего корпуса, возле которого всегда стоит этот автомобиль. Не буду описывать всех событий, предшествовавших этому торжеству разума, просто выражу свою благодарность той силе, в которой сосредоточились единодушие и благородство многих людей. Не буду указывать их, чтобы не «пиарить» личность сквернослова, потому что люди все – значительные. Надпись отодрана под действием силы административного ресурса, но нам главное – результат. А все остальное человек, позиционирующий себя так низко (и отстаивавший свою позицию), поймет гораздо позже. Когда и он сам, и условия вокруг него (в том числе и машина, и окружающие) будут другими.
|
Судя по новостям, Михаил Эдуардович поделился опытом воспитательной работы на совете проректоров в Москве. Можно посоветоваться с Михаилом Эдуардовичем, другими коллегами о том, как проводить воспитательную работу на местах, в нашей непосредственной жизни? Просто у меня конкретная проблема.
Возле нашего корпуса Гуманитарного института в Антоново регулярно паркуется автомобиль "ВАЗ" с нецензурной надписью большими буквами на заднем стекле. Эта надпись сделана латиницей, но всем хорошо видна и читаема. Месяца два назад я застала владельца машины, сметающего с нее снег, и с горькой иронией сделала ему замечание, что, мол, негоже студенту-гуманитарию на весь город позориться да и нас позорить. Молодой человек отшутился, упрекнув меня в том, что я, видимо, не читаю форумов автомобилистов, где это выражение считается идиомой-"приколом". Я читаю форумы автомобилистов, но по-настоящему интеллектуальные, а не те, где водители сами себя и других не уважают.
Сегодня я приехала на работу в машине, в которой сидел ребенок, и мне стоило больших усилий отвлечь его внимание от злополучного автомобиля, с которого надпись, оказывается, так и не снята. И вот мои воспитательные действия сейчас. Я объявляю на сайте номер машины и ее владельца. Именно потому, что я уже честно и по-человечески его предупреждала и просила. Госномер - В 464 РЕ. "Караулить" владельца у его машины не пришлось. За две минуты мои знакомые в УВД навели справки. Автомобиль зарегистрирован на Пулковского Евгения Георгиевича. Не составило труда на нашем сайте найти и номер группы (действительно, это наш студент): гр. 1181, 2 курс факультета ин.языков.
Уважаемый Евгений Георгиевич, если Вы думаете, что Ваш автомобиль - Ваше пространство, то Вы ошибаетесь. Все, что направлено на других людей (а ясно, что Вы адресуете это "послание" всем окружающим), должно быть в рамках человеческого общения. Если Вы и дальше этого не поймете, последует шаг еще более жесткий - за сознательное нанесение ущерба общественному здоровью и попрание морально-этических норм.
Или надо действовать по-другому, коллеги?
Modified on by Дарья Терешкина tdb Daria.Tereshkina@novsu.ru
|
С ликованием встретила новость об открытии нового технологического участка по обработке древесины. Какое это имеет к филологу отношение? Прямое. Потому что для гуманитария главное в человеке - это его внутренняя сущность. Ее и явил в полной мере Петр Анатольевич, о котором в данной новости ни слова, но, уверена, именно он сыграл в этом свершении ключевую роль (не права - поправьте, хотя всем, конечно, спасибо, особенно администрации в полном составе).
Так вот, Петр Анатольевич, несмотря (а, вернее, конечно, благодаря) директорству в двух центрах, заведованию кафедрой, многочисленным поездкам за рубеж, от которых уже мелькает в глазах, от административных своих дел, в основном представительского характера, не забыл главного, чем он был давно и изначально: человеком прикладного, созидающего труда. Не забыл, как важен и нужен, наряду со всякими инновациями, простой дедовский труд, который прокормит всегда, - да только на новом оборудовании, выхлопотанном долгим служением.
Так его тезка - Петр Первый - несмотря на многие труды свои государственные, стоял в токарне на обшарпанном полу и тачал из древесины всякие штуки. И был хорошим человеком.
Виват, Петр Анатольевич!
|
Как известно, сейчас в Новгороде осуществляется сбор средств на памятник народному ополчению 1812 г. Много копий сломано по поводу того, где должен стоять памятник (выбрано место возле Манежа) и должен ли он быть восстановлен вообще (памятник был снесен в 1930-е годы). Считаю, что памятник должен быть.
Опыт, который был проведен мною в рамках олимпиады среди наших первокурсников в прошедшем апреле, убедил меня в том, что памятников должно быть много, тем более таким великим событиям – иначе об этих событиях либо вовсе забудут, либо будут судить о них в высшей степени превратно. Или неумело – как это случилось с заданием нашему 1 курсу.
Памятуя о юбилее в этом году победы России в войне 1812 года, я предложила моим превокурсникам задание, которое было сформулировано так: «Опишите, как, по-Вашему, должен выглядеть памятник народному ополчению 1812 года в Новгороде». (Я была уверена, что фотографию стоявшего в Новгороде памятника они не видели, что и подтвердилось.) Я понимала, конечно, что наши вчерашние школьники судят о войне 1812 года с позиций вбитого в них школой образа «дубины народной войны», метафорически описанного Л.Толстым, но чтобы они понимали это так буквально и так наивно – совсем не предполагала. Проверяла я их работы спустя дня три, т.к. в те дни болела – надо было проверить раньше: быстрее бы выздоровела. Смеялась до слез. Потом мы смеялись с ними вместе, и, поскольку они все совершенно поняли и не обиделись, привожу некоторые выдержки из их работ. Орфография оригинала частично сохранена.
* * *
Памятник народному ополчению 1812 г. должен выглядеть так: русский ополченец теснит французского солдата (интересно, как это? – Д.Т.)
* * *
Русский мужик, в рубахе, с поясом и в бороде, бьет кулаком или ладнью по щеке солдата в французской форме, солдат в положении «падает», мушкет выпадает из рук, но еще не окончательно; наш боец выше и шире врага, бьет он правой рукой, находясь на переднем плане (прямо как мультипликация какая-то или плакат времен Советского Союза - Д.Т.)
* * *
Памятник народному ополчению 1812 года, по моему мнению, должен выглядеть так: небольшая группа людей, три или пять человек. Это партизаны. Они очень бедно одеты: одежда уже старая, с заплатами, из старых сапог торчат портянки, ватные штаны, тужурки (?!!!!! – Д.Т.). У кого-то есть шапки, у кого-то нет. Они очень устали. Спины согнуты, ноги подгибаются. Но тем не менее они идут вперед. Но самое главное – во взгляде. Взгляд у них устремлен вперед. Люди хоть и сломлены физически, сильны морально. Их волю не побить ничем. Акцент должен быть именно на взгляде этих людей (а как же – в народном ополчении это самое главное, как и тужурки с шапками… - Д.Т.)
* * *
Я представляю этот памятник в виде группы людей, партизан, которые выглядят усталыми, одежда грязная и поношенная, они с гордостью несут флаг России (интересно – как он выглядел, по мнению студентки? Не написала – Д.Т.)
* * *
На мой взгляд, памятник народному ополчению должен включать в себя композицию из нескольких мужиков крестьянского вида, вооруженных соответсвенно: вилами, топорами, изредко ружьями. Это должна быть некая общая масса тел, из которой кое-где видны руки с оружием и держащих их мужиков по грудь (бюстовая композиция ) (сюрреализм какой-то, не ополчение, а какой-то народомонстр – Д.Т.)
* * *
(Студентка пишет об уходе русских из Москвы – Д.Т.) Можно изобразить большую повозку, на ней много вещей, драгоценностей (еще бы – прежде всего их спасать!! – Д.Т.), изобразить купца, его семью. Так же нужно обратить внимание на выражение лиц. Оно, конечно, должно быть злое, грустное – все в одном. Если именно народное ополчение – то им в руке можно поставить вилы и т.д. Памятник одновременно должен изображать и жалость за свой дом, вещи и злость к Наполеону. Можно второй вариант – это толпа людей (крестьян, купцы) – выражение лиц такое же (чего мудрить-то? – Д.Т.) – злость, ненависть, переживание.
* * *
Центральной фигурой, на мой взгляд, должен являться Кутузов. Его поза должна быть непринужденной, спокойной, но человека, кот.большую часть жизни прослужил в армии. Т.е. с прямой спиной и руками, находящимися по бокам (!!!! – надо же, только у Кутузова из русских они где надо – Д.Т.).
Позади Кутузова от мала до велика группа крестьян, изображенных в лохмотьях, с замученными лицами, но с устремленным взглядом и с жизнью в глазах. Рядом с Кутузовым я бы расположила ребенка лет 4-х-5-и, кот. тянется к Кутузову, как бы упрашивая взять себя на ручки (я не придумываю это!!! – Д.Т.) Люди должны с собой нести немного еды в платке (!!! …)
* * *
Этот памятник, по моему мнению, должен выглядеть так: толпа крестьян замерла в оборне, их лица настроены победно, в их руках косы, палки, вилы – все то оружие, что было в их доме. Один из крестьян сзади толпы (но на первом плане) держит в руках православный крест и молится. К этой толпе подъезжает француз. Его лицо напугано. Лошадь брыкается под ним. Он знает, что сейчас его постигнет смерть.
* * *
Как на самом деле выглядел памятник народному ополчению в Новгороде, можно посмотреть на странице "Год российской истории" (см. ссылку на главной странице портала).
Вот почему нужно, на мой взгляд, ставить памятники и проводить Год истории.
|
Наверное, с десяток человек упрекнули меня в том, что пространно пишем с М.Гуреевым – это, видимо из тех, кто сам так не пишет. Но, внимая им, сегодня напишу кратко. О том, что хотела написать еще в рождественские каникулы, да блоги не работали. Про гордость.
Сразу оговорюсь: пишу не для того, чтобы уравновесить постоянную критику в блогах – блоги на то и существуют, чтобы быть другой точкой зрения в ответ на официальные новости, где «все хорошо». И не для того, чтобы прослыть нормальным человеком, а не просто вечно недовольным. Просто реально хочется написать о том, что вызывает искреннее чувство гордости в нашем университете и в связи с ним.
Впервые попала в новый спорткомплекс в декабре прошлого года. Впечатление – не передать словами. Знаю практически все спорт-фитнес-комплексы в Новгороде. Наш – лучший. Впечатлило все – от зала и эл.аппаратуры до прекрасных парней-дежурных, выдававших бесплатные бахилы и провожавших куда надо. Короче, здорово.
Горжусь нашим главным корпусом НовГУ. Страшно вспомнить, каким он был еще несколько лет назад. А теперь – не стыдно ни снаружи гостям показать, особенно ночью, ни внутрь пригласить. Прекрасно!
Восхищаюсь многими нашими преподавателями и сотрудниками. Когда я узнала вплотную, как работают наши УМУ, Центр качества, УСС, ФПК, Канцелярия, когда увидела там настоящих профессионалов, испытала удивление и гордость. Перед самым Новым годом лично познакомилась с Борисом Ивановичем Селезневым. Знала, что он прекрасный человек и специалист. Но когда он показал мне грамоту, выданную ему высоким начальством не для хвастовства, а чтобы уточнить, ради каких слов в ней он работал почти всю свою жизнь, я испытала восхищение до слез, когда поняла вдруг, что для человека свято. А ведь он не один такой в университете! Физики, филологи, археологи, другие…
Когда я прохожу в учебные часы мимо аудиторий и слышу, как там студенты аплодируют преподавателю на занятиях (!) или когда смеются, заражаясь радостью общения и познания, я испытываю чувство удовлетворения.
Горжусь нашими преподавателями, по своей инициативе делающими то, что не требуется от них ни зарплатой, ни учебным планом, ни даже иногда здравым смыслом. Таких преподавателей лично я знаю не один десяток.
Я горжусь, что территория университета остается оплотом демократии хотя бы в ее мыслимом для России варианте.
Горжусь нашей системой СМИ, порожденной университетом. Это и «Alma mater», и газеты, журналы, и наши журналисты, все наши студенты или выпускники.
Я горжусь нашим ректором, как бы это подобострастно ни звучало, потому что вижу его дела и то, как он общается с коллегами, с властями региона. Когда на встрече с губернатором было жарко в прямом и переносном смысле, Виктор Робертович бровью не повел, был спокоен и разумен, как в Древней Руси летописец. Потому что это жизнь и потому что это университет.
Горжусь проректором по учебной работе. Потому что что бы ни случилось, Сергей Владимирович тоже спокоен и всегда скажет, как надо сделать. А студентам помогает даже больше того, чем того они иногда заслуживают. И еще – он почти круглые сутки на на рабочем месте.
Горжусь своим непосредственным руководством в ГИ. Потому что они любят и ценят своих подчиненных.
Горжусь студентами, потому что они замечательные. Говорю искренне. Они современные, смешные, красивые, прикольные, умные и наивные, благодарные, задиристые,самостоятельные, бойкие и скромные, умницы и спортсмены, а то и умницы-спортсмены. Помню каждую секунду, что университет существует, пока есть они.
Горжусь нашими женщинами, они особенные в городе. Сразу видно «наших».
Горжусь мужчинами, потому что среди них много красивых и по-хорошему «университетских» (про профессионализм см.выше, не здесь).
Горжусь некоторыми моментами, ради которых стоит работать. Это когда я что-то говорю важное не по теме занятия, а от себя, а студент говорит: «Подождите, я запишу» - и пишет на полях – а через несколько лет, встретившись где-то на жизненных дорогах, напоминает тебе об этом. Или когда, как в прошлую среду, на занятии по выразительному чтению выходит первокурсник, который весь первый семестр молчал, и вдруг на чистом немецком языке (русист-филолог) читает дикторским голосом стихотворение Гейне – так, что весь курс немеет. Или когда, вдруг узнав на лекции что-то новое, поразившее его, студент поворачивается к соседу и говорит восхищенно: «Ничего себе, круто, а?». Вот это главное в нашей профессии, что не позволяет, по совету некоторых, взять и уйти на другую работу, где больше платят.
Горжусь тем, что наш университет – это особое государство в городе, со множеством корпусов, со снующими студентами, сетью общежитий, где в каждом уголке кипит молодая и бурная жизнь…
…Поймала себя на мысли, что это похоже на рекламный ролик НовГУ. Но, кстати, рекламный ролик монтировали как раз те, которым тоже есть чем гордиться в нашем университете.
Как, думаю, в тайне – каждому из нас.
Modified on by Дарья Терешкина tdb Daria.Tereshkina@novsu.ru
|